Которые считаются обычным делом, а на самом деле являются преступлениями против человечества.
Одна женщина очень сильно любила своего сына. Так сильно, что жениться у него получилось только к тридцати пяти годам - до этого все встреченные девушки были абсолютно недостойны любимого золотца.
Наконец получилось - девушка, конечно, была абы что, ни лица, ни ума, ни трудолюбия, но свекровь старела, и нужно было пристраивать сыночка хоть как-то. Жить стали вместе: во-первых, сын был не очень-то и добытчиком, а, во-вторых, как отпустить-то - она ж его голодом заморит, жиром заляпает, пылью засыплет.
Вообще-то женщина даже старалась: выходила из своей комнаты редко-редко, отвела молодым две полки в холодильнике и половину посудного шкафа и почти не комментировала происходящее. Но.
Во-первых, она без конца выготавливала всякие явства и вкусняшки, мчалась стрелой на кухню утром, в обед и к ужину накрыть любимому сыночку - невестке при этом прибора не ставили, потому что зачем, у нее же есть и свои полки, и своя посуда, и свой суп.
Во-вторых, она без конца стирала и штопала - потому что нынешняя безрукая молодежь разве ж постирает и заштопает?
В-третьих, каждый раз, когда у сыночка вдруг случалось плохое настроение, она шла к невестке и доверительным тоном спрашивала: «деточка, а в постели, в постели - у вас все хорошо? Что-то Петенька сам не свой ходит - может, что-то не так ты там делаешь?»
Короче говоря, Петенька был стопроцентно уверен, что жена у него - безрукая лентяйка, катающаяся на горбу у матери, да еще и склочница к тому же: чем мать тебе не угодила? Пляшет с утра до вечера на кухне!
Еще одна женщина очень сильно любила свою внучку. Так сильно, что каждый раз, когда ее просили погулять с девочкой, раздевала свою красавицу, придирчиво осматривала колготки (что за мода - тонкие колготки в такой мороз надевать?), кофточку (а где тот свитерок, что я подарила, он же теплее и удобнее?), шапочку (это мачеха, а не мать - такую легкую шапку нацепила!) и курточку (что это за обноски? Куртку нормальную ребенку купить не может, а себе пальто справила!), переодевала по-своему (сейчас, моя сладкая, бабушка тебе как надо переоденет) и только тогда вела гулять (у себя дома как хотите одевайте, а у меня - я буду командовать).
Еще одна женщина очень сильно любила себя. И поэтому все время болела. То вегето-сосудистой дистонией, то мигренью, то подагрой, а то и депрессией. Ее все время нужно было возить по врачам и целителям, покупать килограммами таблетки и мази, разыскивать экстрасенсов и ведуний, а когда в семье сына появился ребенок, болезни стали приходить все сразу и перестали уходить. Внешне все было вполне радужно - здоровая пятидесятилетняя женщина.
Но внимания требовалось, как к умирающей.
Что интересно - когда невестка забрала ребенка и ушла, мама каким-то чудом выздоровела.
VELVET: Агата Волчкова
Григорий Афанасьевич Метелёв был председателем колхоза" Социализм". В этот захудалый колхоз входили угодья вымирающих деревень, расположенных по речке Федоровке в глухой вятской глубинке.
Сам председатель жил в деревеньке, где остались три избы да ферма, на которой работала дояркой его жена Анна. Ей помогало всё семейство: две дочери, четырнадцати и шестнадцати лет, малолетний сын и сноха Тоня, жена старшего сына Анатолия. На молоканке, где перегоняли молоко, управлялась тёща, крепкая старуха лет семидесяти.
Круглолицая, крутобёдрая, она всегда была ладно и опрятно одета. На ней франтовато сидели кофточка с оборками и тёмная шерстяная юбка, на ногах блестели резиновые сапожки, "лаковые", как говорили на Вятке.
Бабка была главной в большой семье председателя. Ею регулировался и вдохновлялся привычный деревенский уклад семьи с традициями, идущими, видимо, из глубины вятской древности. У бабы Оли, как её называли домочадцы, ещё была жива мать, древняя старуха девяноста с лишним лет. Она по старости давно потеряла бразды правления, и ей доверяли лишь вязать носки и "мерять" младенцев в бане, заговаривая от "уроков и переполохов".
Тоня с любопытством наблюдала за всем, что происходило в доме её мужа. Она побаивалась бабку, жалела трудолюбивую свекровь, день и ночь пропадавшую на ферме, подружилась с золовками и весело проводила с ними время, свободное от работы. Манила речка, заросли малины за рекой, катанье на смирном мерине Соловке. Ещё интереснее было ходить по заброшенным избам, в клетях и подклетях которых было ещё много старинных предметов: прялок, лаптей, кросен, берестяных кузовков... Тоню волновало сознание того, что она прикоснулась к вековым русским корням и жалела, что эта старинная жизнь исчезла, оставив уже никому не нужные вещи...В семье Метелёвых ещё пользовались кроснами, бабка виртуозно ткала на них цветастые половики. А в сундуке у неё Тоня видела старинный домотканый сарафан и клетчатую ярко-красную юбку.
Женская половина деревенских жителей, как заметила девушка, была гораздо более уважаема и полноценна, чем мужская. Мужики, все без исключения, страдали пристрастием к спиртному и находились под постоянным надэором женщин. Это происходило и в семье Метелёвых.
- Спит, колеет, воровски на сеновал залез, ишь, спрятался! - ругала бабка Григория Афанасьевича, который с глубокого похмелья решил выспаться и, уйдя рано утром из дома якобы по председательским делам, забрался на сеновал и спал глубоким сном, зарывшись в пахучее сено.
Бабка имела феноменальный нюх, выработанный долгими годами охоты на зятя-пьяницу. Она знала все его уловки и "хитрости", видела затылком, куда он пошёл и что делает. Зять с позором, руганью и сеном во взъерошенных волосах покорно шёл "отбивать" литовки.
Григорий Афанасьевич, трезвый или с похмелья, не находил в себе силы перечить тёще, но, по-видимому, в глубине его души постепенно накапливалась ненависть к ней, которая выплёскивалась в страшные скандалы, когда он приезжал домой в невменяемом состоянии.
Тогда он жестоко бил жену всем, что попадалось под руку, душил её, ругаясь последними словами. Бабку даже пьяный бить не смел.
Ну-ко, зачерпни стаканчик, - украдкой просил он Тоню, показывая на лагун, стоявший на лавке у русской печи. В лагуне бродила брага. Тоня знала "хитрость" лагуна. Отверстие в нём было такого размера, что в него проходила только женская ладонь. Отковыряв корочку теста, которым замазывали деревянную квадратную крышечку, Тоня доставала свёкру стаканчик сладкой пьянящей жидкости. Это было маленькой тайной Тони и её свёкра.
У Тони теплело на душе про виде свёкра. Высокий, худощавый, с густыми пшеничными бровями и нависающими на лоб прямыми прядями волос, он был по-азиатски скуласт, голубые,как васильки, глаза тоже имели какой-то восточный разрез, что ставило Тоню в замешательство: откуда в вятских глухих лесах в чертах её свёкра, русского мужика, появился загадочный восточный мотив?
Вечерами он звал её играть в карты. Ярко горела керосиновая лампа, на окно наваливалась из леса тёмная волглая тьма, а за круглым столом семья Метелёвых весело играла в покер. Тоне было легко и радостно, несмотря на то, что из-за ситцевой занавески на печи неприязненно поблёскивали сверлящие глаза старухи. Но рядом с Тоней сидел её муж Анатолий, из-за которого она, бросив всё, помчалась в эти древние глухие места, смеялся Григорий Афанасьевич, спорили девушки-золовки и сладко зевал маленький Вовка, которого никак не могли прогнать к бабке на печку. Анна спала, умаявшись за день.
В избе было тепло и уютно, и Тоня с тайным страхом в душе представляла огромное лесное пространство вокруг их избы на все четыре стороны до самых звёзд.
Я уже сама свекровь, но три года,проведенные в одном доме с матерью мужа, дали мне надежный урок, который я хорошо усвоила.
Молоденькой студенткой педвуза я вышла замуж по крышесносной любви и молодой муж Геннадий привел меня к себе в одну из трех комнат в квартире, где жил со своей мамой, Александрой Ивановной. Брат Лёня на то время служил в армии. Встречена я была без восторга, так как свекрови хотелось видеть сына в зятьях.
Была уже присмотрена невеста, хромая девушка, но зато со своим домом. Не вышло, привел сынок к себе домой робкую деревенскую девочку, которая боялась шагу ступить, чтобы не вызвать недовольство свекрови. Мой муж был нежеланным ребенком и воспитывала его бабушка по матери, а отца он не знал. Но всё же Александре Ивановне пришлось вернувшегося из армии сына поселить у себя. Вскоре, оставив тесную однокомнатную квартирку, а в ней-верно спивающегося бывшего мужа, отчима Геннадия, свекровь с двумя сыновьями въехала в новую просторную трёхкомнатную квартиру.
Её на работе ценили. Свекровь родила Генку в послевоенные годы в « девках», но, чтобы читатель не заблуждался относительно её морального облика, отмечу, что она не была девицей легкого поведения. Так случилось, оставил её непорядочный жених беременной, не готов ещё был к семейной жизни, а была свекровь грамотной и собой хороша. Опять же, куда она одна с младенцем, это только в фильмах матери- одиночки успешно делают карьеру, поэтому трехмесячный мальчик был оставлен бабушке.Но участия в его жизни мать уже не принимала. Вскоре она вышла замуж, родила сына Лёню,а старшего только однажды взяла погостить в город, но пьющий отчим устроил скандал-больше у матери Гена не был. Детскую обиду подогревал подловатый с детства Лёня, его тоже на время, летом,привозили в деревню, там он хвастался, мать получала два подарка к Новому Году и оба съедал он один. Вырос упитанным. Бедный его брат Гена, лишенный родительской любви, жил в приземистой хате под соломенной крышей в холоде и голоде, только изредка видел жалкий кулек липких подушечек, но зато любовью бабушка его не обделяла.
Без родительской поддержки Гена не смог получить образование – сразу пошел работать после школы, потом- в армию. Учился уже позже,заочно. Лёню же мама любила, а как же иначе-сын ведь, регулярно слала в армию посылки, Генке же только один раз прислала десять рублей.
Мои лучшие женские годы медленно впитывали яд ненависти, я надежно зарабатывала невроз. Александра Ивановна, ожидая Лёниного возвращения из армии, целеустремленно выживала нас из квартиры. Генка меня в обиду не давал, но свекровь в его присутствии меня и не задевала. А вот когда его не было дома, тут она давала волю словам: злым, обидным для меня, оскорбительным. Маму мою, приезжавшую из деревни, не пускала на порог, приютила её соседка, этажом ниже, а виделись мы днем на улице. Я мужу не жаловалась-избегала скандала, но уходила в выходные дни из дома, сидела в кино, заходила в музеи, ведь свекровь была дома, а это значит опять унижения и оскорбления. Заглядывала в чужие окна и страстно мечтала о своем уголке, пусть маленьком, тесном, но своём, где не было бы обид и я не жалась бы по углам, спасаясь от злобы. Но Гена, придя с работы, хотел есть, а я, даже если и была дома, не могла выйти без него на кухню и что-то приготовить, сидела, закрывшись в комнате.
Умерла бабушка, которую Гена называл матерью. Поразило следующее: Александра Ивановна, собираясь на похороны матери, напевала, как обычно она всегда делала, Гена плакал.
Во мне зародилась новая жизнь, но я, полуголодная, уставшая после занятий, по сугробам в исключительно многоснежную и холодную зиму того года ходила вдоль домов и спрашивала прохожих о квартире внаем. Моя беременная невестка утром получала стакан свежевыжатого сока, а мне свекровь запретила пользоваться стиральной машиной. Жизнь моя превратилась в ад, когда Лёня вернулся из армии и мама, одержимая идеей женить его как можно скорее, чтобы выгнать ненавистную семью старшего сына, меня просто изводила придирками, оскорбляла моих родителей, чтобы было ещё больнее.
Телевизор стоял в нашей комнате и Александра Ивановна смотрела обязательный фильм после программы «Время» допоздна, а мне так хотелось спать,вставала я рано,к восьми часам нужно быть в институте. Это была просто изощренная пытка недосыпанием.
Родился холодным вьюжным февралем сын. На руках бабушки он ни разу не был, только утром, со вздохом она отмечала: «Опять плакал!»
Но всё когда-либо кончается, съехали мы в трехкомнатную квартиру в доме неподалеку, заняли одну комнату, жили, так сказать, с подселением, бытовало тогда, в семидесятые, такое выражение. Сыну было две недели. Пустяк, что три хозяйки на маленькой кухне, я обладала такими же правами, как и все- меня не унижали, не заглядывали в кастрюли, раздраженно хлопая крышками. Бабушка не пришла ни разу, а жили недалеко друг от друга, в десяти минутах неспешной ходьбы. Я тогда и не понимала, что это противоречит женской сути -первый внук не вызвал у свекрови родственных чувств. Поняла только, став сама бабушкой. Ночью вставала, оберегая покой невестки, хотя работала и работаю по сей день ради внука, но взяв в руки пищащий комочек, чувствовала в груди сладостно-щемящее,непередаваемое словами чувство любви и нежности к этому родному существу.
А что же Лёня, оставшийся с мамой в просторной квартире? Прежде всего спустил в подъезд наш мебельный гарнитур-моё приданное. Мы сняли меблированную комнату и свою мебель просто некуда было поместить. Затем женился на разбитной, как вскоре оказалось,пьющей, старше себя лет на пять, женщине. Я не общалась с ними, меня по-прежнему не привечали в доме свекрови, но Гена виделся с братцем, бывал у них. В новообразованной семье теперь случались даже драки, «младшая» невестка не желала уступать маме ни в чём, знала свои права- но разнимать их приезжала милиция. Лёня ещё раз сделал нам «доброе» дело, отобрал очередь в жилищный кооператив, куда раньше его подал заявление старший брат. Но у Лёни было уже двое детей, неоспоримое преимущество, поэтому нашей семье отказали, вычеркнули из списка, а его семью поставили в очередь.Александра Ивановна испугалась нашего возвращения.Знала бы только она,что я ни за какие коврижки не стала бы с ней жить.Развелась бы с мужем, если бы он возражал, уехала бы в деревню к своим родителям, но к ней в квартиру никогда не вернулась бы. Но мама этого не знала и уговорила Лёню отказаться от «нашей» квартиры и очередь вернулась к нам, однако Лёня взял за это определенную сумму, а как же, родня родней, а уступку нужно оплатить.
Мы въехали, наконец, в свой дом, первичный взнос внесли мои родители, Лёнина жена, Валя, кстати, не работавшая после рождения детей ни дня, тоже въехала, но в тюрьму, за кражу. Стали в те годы появляться магазины-самообслуживания и бутылку шампанского Валя прихватывала не раз. Пили вместе с Лёней, правда, посадили её за более серьезную кражу.
Внуки Александры Ивановны остались на её руках-но она не роптала- ведь от любимого сына рождены. Нашего сына она знать не хотела, впрочем, он её и не воспринимал, как бабушку. Называл по имени-отчеству, со словом «бабушка» она не ассоциировала.
Дряхлела, стала вызывать «неотложки», часто по ночам стучала к сыну в комнату, чем он был крайне недоволен. Недовольство выражал гневно, внуки его поддерживали, бабушке не место в квартире, молодым нужно устраивать личную жизнь, а тут старуха цепляется за жизнь, спать не дает. Лёня появился у нас: надо взять маму к себе, он устал от неё, пора и старшему отдать сыновий « долг», как любят сейчас писать в соцсетях. Я отказалась обсуждать этот вопрос,Гена без восторга, но согласился. «Хорошо- тогда сказала я-но наш сын скоро женится, в зятья я его не отдам. Лучшее место в квартире-ему с женой, бабушке-что останется, уж не обессудьте » Вот такой неблагодарной я оказалась. Конечно, одна из комнат была бы её. Но мама не захотела к нам на таких условиях и попросилась к младшей сестре в деревню. Знать бы ей, что сын мой вырос порядочным человеком, её-тоже, а я из наивной девочки не переросла в мстительную фурию. В деревню её взяли, но с мебелью, частью пенсии. Чистоплотная, привыкшая к удобствам, медицинской помощи, Александра Ивановна страдала. В просторной избе было зимой холодно, дуло из-под двери, она украдкой она подбрасывала поленья в печку, мерзла. Любимые внуки её навещали, а как же, в определенные числа ежемесячно. Деревенские племянники, завидя в окно гостей, спешащих увидеть бабушку, объявляли родителям: «Инкассаторы приехали». Иногда приезжал Лёня, вальяжный, хамоватый, но мама радовалась: «Сынок приехал!»
Семь лет жила моя свекровь в изгнании, внуки наезжали каждый месяц, бабушка ведь, родной человек, при этом исправно увозя домой положенную им часть пенсии, к работе они не стремились. Мама их вернулась из мест не столь отдаленных, но папа её не принял. Ворованное шампанское любил попивать, а ответ держала жена, ему бы остановить её порочную тягу к воровству, да куда там, но за порог он её, мать своих детей, больше не пустил.
В восемьдесят два года Александра Ивановна скончалась, лишенная медицинской помощи, хороших бытовых условий, да просто элементарного ухода, в котором нуждается пожилой человек. А материнская любовь ущербна, если она избирательна, любят всех детей одинаково. Невестку, как дочь, любить невозможно, но относиться к ней порядочно, свекровь просто обязана и воздастся ей за это.
Свадьба
Рассказ
Марсель САЛИМОВ
Когда пришла Савия, Искандер-бабай стоял у дровяника, опершись о лучковую пилу. Отдыхал.
Здравствуй, кайным! - поздоровалась сноха, подойдя от ворот к нему. - Приустал?
Здравствуй! Приустал не приустал, а усталости пока не поддаемся, - старик отставил пилу в сторонку, приосанился. - Вот и свекровь твою увели к Гирфан-бабаю. У него, оказывается, давняя рана вдруг дала знать о себе.
А доктор на что? Обязательно, что ли, старую женщину надо беспокоить?
Такую медсестру, как моя Мария, докторами не заменишь. И Гирфан так считает. Рука, говорит, у нее легкая, сделает укол - не почувствуешь. А как же! Она же фронтовая медсестра, моя Мария-Марьям. Не зря люди идут не в медпункт, а все к ней да к ней.
Да и сама свекровь моя… Ни минутки ведь спокойно не посидит.
Эй, килен, разве ж она из тех, кто может спокойно посидеть? Не только сама покоя не знает, но и меня запрягает. Думал, на старости лет буду пенсию проедать, лежа на теплой печи, а она, видишь, заставляет вести хозяйство, за дворовой живностью ухаживать. Ахти, забыл зерна курам посыпать! Цып-цып-цып!
Савие, наблюдавшей за тем, как старик посыпает курам пшеницу, стало жаль его. Подумала: «На глазах слабеет. Руки вон трясутся». А вслух произнесла:
Переселились бы уж к нам, кайным. Зачем вам на старости лет мучиться?
Старику слова снохи не понравились.
О каком мучении ты говоришь? Уж не думаешь ли, что мы отделили сына с намерением перебраться потом под ваше крыло? Нет, килен, живите сами по себе, мы еще не дожили до такого состояния, чтобы на чужой шее висеть. Свекровь твоя живей иной девушки, да и я, хе-хе, с егетами могу потягаться. Так што, - это старик подпустил по-русски, - еще похозяйствуем!
Сколько уж раз сын со снохой предлагали старикам переселиться в их дом, а они все не соглашаются. Дескать, пока есть сила в руках, поживут отдельно, не будут им мешать. Ямиля это даже больше расстраивает, чем Савию. Кажется ему, что люди его осудят, скажут: не заботится о престарелых родителях, маются они в своем хозяйстве. И уговаривал их, и умолял, а они все свое твердят: мы, мол, еще не столь стары, чтобы не могли сами о себе позаботиться.
Да, - спохватилась сноха, - от Ильдуса письмо пришло, поэтому я и заглянула к вам.
Что ж сразу не сказала? Ну-ка, ну-ка, дай прочитать!
Савия осторожно, будто драгоценность, достала из сумки письмо от служившего в армии сына, протянула свекру.
Что-что? Глаза, что ли, меня обманывают? Прочитай-ка, килен, вслух вот эту строчку…
- «Как только вернусь, сыграем свадьбу у дедушки с бабушкой», - прочитала Савия и заплакала.
Старик против радостных материнских слез ничего не имел, дал снохе всплакнуть, не мешая ей.
Если в мире все обстоит более-менее благополучно, не замечаешь, как время летит, - сказал он, когда Савия утерла слезы. - Вот и прошли два года его службы. Значит, и жениться срок подошел…
Погоди, кайным, я не могу понять, к чему такая спешка. Почему он решил жениться, как только вернется? На ком? И почему свадьбу хочет сыграть у вас? Может, вы знаете?
Эй, килен, зачем зря голову ломать? Наверно, был уговор с кем-нибудь из девчонок, вот и не терпится ему. Выйти замуж за такого егета, как наш Ильдус, любая согласится, но он на первой попавшейся не женится. А свадьба - она везде свадьба, где бы ни сыграли, - у нас ли, у вас ли.
Слова свекра не развеяли недоумение Савии. «Должно быть, они сговорились с Ильдусом о чем-то, скрывают что-то от меня», - решила она. Но сказала примирительно:
Ладно, свадьба, так свадьба…
Свекор пригласил ее зайти в дом, поговорить за чашкой чая, но Савия отнекалась.
В школу тороплюсь, - объяснила она и ушла, оставив старика в волнении.
«Вот шельма! - беззлобно подумал он о внуке. - Свадьбу сразу же решил сыграть! Решительный егет, весь в меня…»
И вспомнилась Искандер-бабаю его собственная свадьба…
В разгаре атаки гвардии сержанта Искандера Рахматуллина сбила с ног вражеская пуля. Еще не успев почувствовать боль, лишь испугавшись, что останется один лежать на поле боя, он напрягся, сделал попытку поползти вслед за ушедшими вперед товарищами, однако продвинулся недалеко, потерял сознание.
Открыв глаза, когда сознание вернулось, увидел рядом с собой всхлипывавшую молоденькую девушку в солдатской форме.
Ты зачем… плачешь? - спросил он.
Вам нельзя разговаривать, вы ранены, - сказала девушка, быстренько утерев слезы.
Она схватила за край плащ-палатку, на которой лежал сержант, и потащила его волоком дальше. Только сил у нее хватило ненадолго. Остановилась отдышаться и опять всхлипнула.
Жаль стало Искандеру девчонку. Эх, такую красавицу самому бы на руках понести! Он попытался подняться на ноги и тут же упал, застонав от пронзившей все тело боли.
Ты иди, оставь меня, - выдавил он из себя. - Позови кого-нибудь посильней.
Нет-нет! - возразила девушка. - Потерпи, родненький, потерпи!
Она наклонилась и поцеловала его в пересохшие губы. Решила, видно, так подбодрить обессиленного парня.
Потащила опять. И дотащила-таки его до медсанбата.
Должно быть, эти обоюдные мучения и сблизили их. Маша, пока Искандера не отправили в госпиталь на длительное лечение, старалась держаться поближе к «своему» подопечному, особо заботилась о нем. Рана у парня оказалась тяжелой, но не смертельной, - пуля застряла чуть ниже правой ключицы, не задев жизненно важные органы. Врачи ее тут же извлекли и дали раненому возможность немного отлежаться в медсанбате. Искандер оставался в сознании. Когда у Маши выпадало свободное время, они подолгу разговаривали, рассказали друг дружке о себе, о своем недавнем прошлом. Постепенно дружба парня-башкира и русской девушки переросла в любовь, и они размечтались о совместном будущем.
Но война есть война, ни с чьими судьбами она не считается, развела и пути-дороги Искандера и Маши.
Снова они встретились весной 1944 года, когда Искандер, вылечившись, вернулся в свою часть. Чувство, зародившееся на поле боя, в них не угасло. Решили, воспользовавшись встречей, пожениться, справить с разрешения командования свадьбу. В только что освобожденном от фашистов селении приготовили в пустовавшей из-за повреждения снарядом церкви скромное, в соответствии с фронтовыми условиями, угощение. Маша пригласила на торжество нескольких подруг из санитарного батальона, Искандер - товарищей по своему взводу и командира роты.
Командир произнес первый тост, пожелал молодоженам скорого окончания войны и большого семейного счастья. Участники свадьбы, дружно опорожнив алюминиевые кружки, послужившие чарками, закричали в один голос:
Горько!
И вдруг будто случилось землетрясение. Поврежденный вражеским снарядом свод церкви начал рушиться, на угощения посыпались кирпичи, в помещении заклубилась пыль. Хорошо, что никто при этом не получил увечья. Но свадьба, едва начавшись, на том и закончилась…
О какой свадьбе шла речь в письме Ильдуса, выяснилось, когда он вернулся домой, завершив армейскую службу. На следующий же после его возвращения день в доме Искандер-бабая собрались гости. Застолье открыл Ильдус.
Дорогие бабушка и дедушка! - сказал он. - Вот и исполнилось то, о чем я мечтал: мы собрались, чтобы продолжить вашу прерванную много лет назад свадьбу…
Гости дружно захлопали в ладоши. Поднялась со своего места Савия, развернула и накинула на голову свекрови, переименованной в ауле из Марии в Марьям, белую фату.
От всей души поздравляем вас с вашей свадьбой! - сказала сноха.
И тут же кто-то крикнул:
Горько!
Горько! Горько! - подхватили и остальные гости.
Эта неожиданная ситуация привела стариков в растерянность. Первым пришел в себя Искандер-бабай, попытался отшутиться:
Как бы, если поцелуемся, потолок опять не рухнул на нас!
Не бойся, дед, не рухнет! - подзадорил его Ильдус. - Нынче небо охраняют надежные люди.
Хорошо, коли так. Но учти, внук, следующая свадьба - твоя. Передаю эстафету тебе.
Ладно, дедушка, ладно. Но сегодня мы кричим «горько!» вам.
Горько! Горько!
Что ж, давай, Машенька, поцелуемся.
Старики поднялись и несмело, будто молодожены, целующиеся на людях впервые, коснулись губами друг дружки.
Только им, познавшим все горести и радости жизни, был ведом вкус этого поцелуя.
Перевод с башкирского Марселя Гафурова
____________________
Кайным - обращение к свекру.
Килен - сноха, невестка.
Марсель САЛИМОВ
И ЖИЗНЬ ХОРОША, И...
Сатирический рассказ
Вот именно так. Про нас сказал он, классик советской поэзии. Просто прекрасная жизнь у нас! Зарплаты, пенсии всё растут да растут. Народ, кажется, уже с ума начал сходить от богатства. В иных семьях аж по три иномарки, по четыре квартиры... Откуда мне это известно? Да в газетах читаю. По телевизору смотрю.
Вот включил недавно, а там - сидят два упитанных депутата и спорят между собой до хрипоты, как учителям зарплату поднять. Один говорит:
Каждый месяц надо на три процента поднимать!
Другой возражает:
Нет, четыре!
Так всю программу: “три - четыре, три - четыре”. Спорили-спорили, потом драться начали, друг друга соком облили. Надоело мне это смотреть и переключил на другой канал. А там сообщают: мол, решено, поднять пенсии на сколько-то процентов.
Походил, присмотрелся, что-то большой радости не обнаружил. Мало того, лица у многих даже угрюмые. Понятно! Еще не знают, какая радость свалилась на их головы.
- Какое Зеландия имеет отношение к нашему молоку?
Прямое! В эпоху глобализации все страны связаны друг с другом невидимыми, но крепкими узами. В Австралии засуха. Значит, у нас подорожает хлеб.
Так ведь никакой пенсии не хватит,- посетовала бабушка с макаронами.
Хозяин был начеку.
Не беспокойтесь! Я сам только что слышал, что пенсию вам повышают. Поздравляю! Торопитесь купить, пока цены вновь не взлетели.
Последние слова хозяина подействовали на покупателей не меньше, чем речь президента.
Мигом выстроилась очередь, в которую встал и я. Взял кулёк соли. Запас карман не трёт. Что завтра будет, один Аллах знает. Вдруг в Канаде землетрясение, в Cахаре наводнение? Или нефть в Европе подорожает, или доллар в Америке рухнет? У них может всякое произойти. Это только у нас без конца думают, как бы улучшить жизнь людей. О предстоящем через несколько месяцев повышении пенсии или зарплаты бюджетникам трубят на весь мир.
Хозяева прилавков эту добрую весть тоже слышат. И тут же, меняют ценники. Вроде бы никто их не заставляет, а они ради глобальной стабильности меняют. И такие скромные, никогда не кричат об этом. Ни по радио, ни, тем более, по телику...
Вот бы наши начальники, те, которые наверху, брали с них пример и не шумя хорошенько повышали бы зарплаты и пенсии. Может быть, тогда торговые воротилы не знали бы о росте покупательной способности населения. Вот было бы здорово!..
С такими фантастически радужными мыслями вернулся я с кульком соли домой и включил телевизор. А там поют, танцуют, на гармошке играют. Видно, какой-то праздник. Все рады, всем хорошо. Жизнь не просто хороша, она прекрасна! Вот так бы сидел и смотрел телевизор. А не ходил по магазинам.
Безгин «Крестьянская повседневность. Традиции конца 19 - начала 20 века»:
«Профессиональной проституции в деревне не существовало, в этом солидарны практически все исследователи. По наблюдению информаторов тенишевской программы проституцией в селе промышляли преимущественно солдатки. Про них в деревне говорили, что они «наволочки затылком стирают».
Проституция в селе не существовала, но в каждом селе было несколько женщин доступного поведения. Не стоит забывать и о том, что проститутки, промышлявшие в городах, в большинстве своем были вчерашними крестьянками.
Длительное отсутствие мужа-солдата становилось тяжелым испытанием для полной плотского желания деревенской молодухи. Один из корреспондентов этнографического бюро писал:
«…Выходя замуж в большинстве случаев лет в 17 – 18, к 21 году солдатки-крестьянки остаются без мужей. Крестьяне вообще не стесняются в отправлении своей естественной потребности, а у себя дома еще меньше. Не от пения соловья, восхода и захода солнца разгорается страсть у солдатки, а оттого, что она является невольно свидетельницей супружеских отношений старшей своей невестки и ее мужа».
По сообщению из Воронежской губернии, «на связь солдаток с посторонними мало обращалось внимание и почти не преследовалось обществом, так что дети, прижитые солдатками незаконно, пользуются такими же правами, как и законные. Сторонние заработки крестьянок, к которым были вынуждены прибегать сельские семьи, также выступали благодатной почвой для адюльтера. По наблюдениям П. Каверина, информатора из Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, «главной причиной потери девственности и падения нравов вообще нужно считать результатом отхожие промыслы. Уже с ранней весны девушки идут к купцу, так у нас называют всех землевладельцев, на работу. А там полный простор для беспутства».
По суждениям извне, принадлежащим представителям просвещенного общества, складывалось впечатление о доступности русской бабы. Так, этнограф Семенова-Тянь-Шанская считала, что любую бабу можно было легко купить деньгами или подарком. Одна крестьянка наивно признавалась:
«Прижила себе на горе сына и всего за пустяк, за десяток яблок».
Далее автор приводит случай, когда караульный яблоневого сада, возраста 20 лет, изнасиловал 13 летнюю девочку, и мать этой девочки примирилась с обидчиком за 3 рубля. Писатель А.Н. Энгельгардт утверждал, что «нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой - нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы никто не знал, лишь бы все было шито-крыто, так делают все».
Некоторые крестьяне, любители спиртных напитков, почетным гостям под выпивку предлагали своих жен, солдаток и даже сестер. В ряде сел Болховского уезда Орловской губернии существовал обычай почетным гостям (старшине, волостному писарю, судьям, заезжим купцам) предлагать для плотских утех своих жен или невесток, если сын находился в отлучке. При этом прагматичные крестьяне не забывали брать плату за оказанные услуги. В том же уезде в селах Мешкове и Коневке бедные крестьяне без смущения посылали своих жен к приказчику или к какому-либо состоятельному лицу за деньгами на табак или на хлеб, заставляя их расплачиваться своим телом.
Половые сношения между главой крестьянской семьи и его снохой были фактически обычной стороной жизни патриархальной семьи.
«Нигде, кажется, кроме России, – писал В.Д. Набоков, – нет по крайне мере того, чтобы один вид кровосмешения приобрел характер почти нормального бытового явления, получив соответствующее техническое название – снохачество».
Наблюдатели отмечали, что этот обычай был жив и в конце XIX в., причем одной из причин его сохранения являлся сезонный отток молодых мужчин на заработки. Хотя эта форма кровосмешения была осуждаема просвещенным обществом, крестьяне ее не считали серьезным правонарушением. В ряде мест, где снохачество было распространенно, этому пороку не придавали особого значения. Более того, иногда о снохаче с долей сочувствия говорили: «Сноху любит. Ен с ней живет как с женой, понравилась ему».
Причину этого явления следует искать в особенностях крестьянского быта. Одна из причин – это ранние браки. В середине XIX в. по сведениям А.П. Звонкова, в селах Елатомского уезда Тамбовской губернии было принято женить 12 – 13 летних мальчиков на невестах 16 – 17 лет. Отцы, склонные к снохачеству, умышленно женили своих сыновей молодыми для того, чтобы пользоваться их неопытностью. Другая причина снохачества уже упомянутые выше отхожие промыслы крестьян.
«Молодой супруг не проживет иной раз и году, как отец отправляет его на Волгу или куда-нибудь в работники. Жена остается одна под слабым контролем свекрови».
Из Болховского уезда Орловской губернии информатор сообщал:
«Снохачество здесь распространено потому, что мужья уходят на заработки, видятся с женами только два раза в год, свекор же остается дома и распоряжается по своему усмотрению».
Механизм склонения снохи к сожительству был достаточно прост. Пользуясь отсутствием сына (отход, служба), а иногда и в его присутствии, свекор принуждал сноху к половой близости. В ход шли все средства: и уговоры, и подарки, и посулы легкой работы. Все по поговорке: «Смалчивай, невестка, – сарафан куплю». Как правило, такая целенаправленная осада давала свой результат. В ином случае уделом молодой становилась непосильная работа, сопровождаемая придирками, ругательствами, а нередко и побоями. Некоторые женщины пытались найти защиту в волостном суде, но, как правило, те устранялись от разбора таких дел. Правда, И.Г. Оршанский в своем исследовании приводит пример, когда по жалобе снохи на уговор свекра к снохачеству, последний решением волостного суда был лишен «большины». Но это было скорее исключением, чем правилом.
Типичный пример склонения свекром снох к половой близости приведен в корреспонденции жителя села Крестовоздвиженские Рябинки Болховского уезда Орловской губернии В.Т. Перькова.
«Богатый крестьянин Семин 46 лет, имея болезненную жену, услал двух своих сыновей на «шахты», сам остался с двумя невестками. Начал он подбиваться к жене старшего сына Григория, а так как крестьянские женщины очень слабы к нарядам и имеют пристрастие к спиртным напиткам, то понятно, что свекор в скорости сошелся с невесткой. Далее он начал «лабуниться» к младшей. Долго она не сдавалась, но вследствие притеснения и подарков – согласилась. Младшая невестка, заметив «амуры» свекра со старшей, привела свекровь в сарай во время их соития. Кончилось дело тем, что старухе муж купил синий кубовый сарафан, а невесткам подарил по платку».
Но семейные любовные коллизии не всегда разрешались столь благополучно. В начале ХХ в. в калужском окружном суде слушалось дело Матрены К. и ее свекра Дмитрия К., обвиняемых в детоубийстве. Обвиняемая Матрена К., крестьянка, замужняя, 30 лет, на расспросы полицейского урядника призналась ему, что в продолжение шести лет, подчиняясь настоянию свекра, состоит в связи с ним, прижила от него сына, которому в настоящее время около пяти лет. От него же она забеременела вторично. Свекор Дмитрий К., крестьянин, 59 лет, узнав о приближении родов, приказал ей идти в ригу, и как только она родила, схватил ребенка, зарыл его в землю в сарае.
В крестьянском дворе, когда бок о бок жило несколько семей, порой возникали замысловатые любовные треугольники. Так, в орловском селе Коневке было «распространено сожительство между деверем и невесткой. В некоторых семействах младшие братья потому и не женились, что жили со своими невестками». По мнению тамбовских крестьян, кровосмешение с женой брата вызывалось качественным превосходством того брата, который отбил жену. Братья не особенно ссорились по этому поводу, а окружающие к такому явлению относились снисходительно. Дела о кровосмешении не доходили до волостного суда, и кровосмесителей никто не наказывал.
Следует отметить, что при определенной распространенности этого гнусного порока в русской деревне, крестьяне прекрасно осознавали всю греховность такой связи. Так, в Орловской губернии кровосмешение оценивалось как большое преступление перед православной верой, за которое не будет прощения от Бога на том свете. По отзывам крестьян, Борисоглебского уезда Тамбовской губернии снохачество встречалось часто, но традиционно считалось в селе самым позорным грехом. Снохачи на сходе при решении общественных дел игнорировались, так как каждый мог им сказать: «Убирайся к черту, снохач, не твое тут дело».
